У семи миллиардов населения планеты утро начинается изо дня в день одинаково — теплая постель, прохладный душ и вкусный завтрак. За последние месяцы я попыталась к этому привыкнуть, но все равно из этих трех составляющих обычно чего-то не хватало. Да и привыкнуть к какому-то режиму (а для меня примерно одинаковое время подъема и засыпания уже могли называться режимом) оказалось поначалу как-то дико. Если честно, я уже подумывала о том, чтобы снова вернуться в беспорядочные сочетания сон-бодрствование, потому как изменить свои старые привычки все-таки было невозможно. Ну, или же мне просто этого настолько хотелось, как не хотелось.
Чего стоит ждать после удара шокером на темной улице в окружении двух мужчин, голос одного из которых даже кажется знакомым? Уж точно не приятного начала дня на каких-нибудь Гавайях, на белом песчаном пляже. Это до меня дошло тогда, когда я, наконец, осмотрелась. Выплеснутое на меня ведро ледяной воды этот процесс, надо сказать, ускоряло, хоть и дрожь была лишней. Нет, температура в том полуподвальном помещении, в котором мне посчастливилось очнуться, была достаточно комфортна, а это означало, что это было не захолустье и не подвалы дома несчастных бедняков где-то в Бруклине — обычно на заброшенных заводах кондиционеров нет. Однако стены были покрашены крайне неумело, подтеки глянцевой краски и в полумраке пары ламп были заметны. Одна из них так и вовсе была покрашена в красный. Хочется мне думать, что это тоже краска...
Мысленно пожалела, что в моей семье не было сов — головой в привязанном к стулу состоянии крутить головой было неудобно, особенно когда у тебя с носа вода капает. К своему удивлению за спиной я обнаружила металлические стеллажи (больница?), опять же, весьма кустарно урезанные, что позволяло предполагать, что раньше они были длиннее. Но окончательно осознала я, насколько все плохо, в тот момент, когда на сложенных там ящиках я увидела эмблему Щ.И.Т.а и безумно знакомые числовые обозначения. Серьезно? Это все такое вежливое «добро пожаловать домой, агент Хилл»? Пусть, конечно, теперь здесь хозяйничала ГИДРА (я не сомневаюсь, что и за этой безобразной перекраской стояла она), но могли бы уже быть вежливее — все же, это одно из моих любимых мест. Ну, скорее всего, после хэлликаера. Кому-то дарят самолет и команду из пяти человек, а кому-то — собственное убежище и сотню-другую агентов.
В последних попытках на то, чтобы выбраться, дернула связанными руками и тут же зажмурилась от резкой боли. Вот уж действительно нацисты недобитые... кто еще будет в двадцать первом веке вместо наручников использавать колючую проволоку?

Когда-то о Тамерлане ходили такие же легенды, как и легенды о Кавалерии. В одних источниках он с отрядом освободили заложников у террористов, в других — спасли торговое судно от невероятной армии пиратов... разве что терракт 11 сентября не предотвращали и самолеты голыми руками не разводили. Это потом легенда о суровом воине затерялась где-то в Техасе, на это место пришли новые герои... о судьбе этого немца было мало что сказано. А оказалось, что вот оно как — Айзек фон Кристоф залег на дно, чтобы дождаться момента возликования ГИДРЫ. Похвальный ход для непрофессионального шпиона и образцового оперативного агента.
Но я знала, о чем он говорил — совершенно точно, практически доподлинно знала, что ему нужна была власть и кресло по правую руку от Фьюри. Возможно, потом ему было нужно и верховодящее кресло... но все равно я знала, в чем я ему помешала. Так для чего я ему теперь? У него же, судя по тому, как он себя ведет, уже есть его цель. Так к чему ему нужно такое ненавистное прошлое, где он таким и остался — уязвленным, с задушенной собственной гордостью?
Но и здесь все можно было понять, более чем ясно: как раз-таки это самое прошлое ему и не нравилось. И для того, чтобы оно больше его не трогало, не попадалось на глаза, прошлое надо стирать. Что же, историю пишут победители... я вполне реально могла представить, что ждало меня в конце. Разве что, я не могла представить, насколько это затянется. Настало время получить свое наказание? И наверняка даже не блаженное забытие — вещи есть пострашнее смерти.
— Так чего ты ждешь? Отбирай, — а серьезно, чего он ждет? Моих молитв и прошений? Мог бы уже знать, что напал не на ту. Тем более, что терять мне нечего — я знаю, что больше ничто и никто мне не поможет. На руке не было часов, которые были скорее моим трофеем, вынесенным из Щ.И.Т.а с крошечным маячком, а о телефоне и вспоминать было нечего. Сейчас оставалось только постараться не навлечь на себя больших проблем, если этому нацисту вдруг придет в голову поговорить о тайнах, затерянных на верхушках павшей организации. Фьюри, конечно, не очень вовремя умер...

Отредактировано Maria Hill (2014-07-07 15:02:20)

Ненавижу, когда со мной так обращаются. Точнее, по правде говоря, я вообще не люблю быть безвольной марионеткой в чьих-то руках, предпочитая собственным телом и действиями управлять самостоятельно, без сторонних помощников. Тем более, что сил этот ополумевший мститель не жалел — в первый раз я порадовалась, что все же привязана к стулу и не пропахала пыльный бетонный пол носом. Но, похоже, первый и последний раз, ввиду того, что далее мне очень хотелось обрести свободу движений. Не надо ничего было ждать хорошего еще с этой проклятой встречи в переулке, а теперь Бог весть, чем это закончится. К тому же гулкие шаги по этому пустому подвалу тоже не поддерживали во мне оптимистичные настроения, как и многообещающие, глубокие слова Айзека. Он точно за эти годы свихнулся, хотя и раньше не подавал особенных надежд в плане своего психического состояния. Добровольное заточение в отдалении наверняка все усугубило.
Насколько разум у этого парня был поврежден, ощутила я уже на собственной шкуре, причем весьма буквально. От внезапной боли я задержала дыхание, вцепилась зубами в губы и уже сама запрокинула голову, чаще дыша. Как говорится, за что боролась, на то и напоролась — вот тебе и свобода движений, и действий.
— Нет, — я едва ли не рычала, выдыхая самое короткое слово в мире, которое могла сейчас произнести. Значит, заставишь? Попытайся. Или что дальше придет тебе на ум?

Я и слова такого подобрать не могла, чтобы описать этого человека и все то, что им двигало. Если уж существует Асгард и Девять миров, то почему бы не существовать и аду, и сатане? Может, фон Кристоф повелителю Преисподней приходится родней, или, чего хуже, сам верховный черт? Где же он тогда хвост с рогами прячет?
Но, воистину, человеком его назвать — язык не поворачивается. Монстр с горящими слепой яростью глазами, безумец, свирепый бык на горячей испанской корриде... Хорошо бы, конечно, чтобы нашелся матадор, который сможет уложить зверя на песок. Только вот количество друзей немыслимо сократилось и продолжало сокращаться, еще лояльные Щ.И.Т.у агенты были разбросаны по свету и почти не имели связи друг с другом, и найти меня... что иголку в стоге сена искать, и если кому-то по счастливой (или не очень) станет известно о том, что я здесь — это еще одна крохотная иголка информации в целом всемирном потоке, где есть вещи посущественнее. Пусть надежда и умирает последней, сейчас она даже не проблеснула. Время для похищения ГИДРА выбрала идеальное.
Удар в живот стал... не то что неожиданным — скорее подлым, потому как настолько грязных способов я не ждала, все же нерушима во мне была вера в то, что люди не бывают абсолютно плохими. Но по всей видимости после этой заварушки, если каким-то невероятным способом мне удастся выжить, придется завязывать со столь наивными чертами своего характера — люди видимо могут рождаться плохими. Я всеми силами пыталась не крикнуть, хотя и кроме этого хрипа вряд ли смогла выдавить что-то еще: будто боль стала осязаемой и душила меня своими цепкими пальцами. Чтоб тебя, Айзек...
Однако, по всей видимости, судьба смиловалась надо мной на какое-то мгновение, дав шанс самостоятельно ответить обидчику. Может, конечно, и судьба не имела ничего такого ввиду, но смелая мысль, по крайней мере, для избитой кнутом пленницы, имела место быть. Терять мне нечего. Уже.
Зациклившись на том, чтобы покрепче связать мне руки, они совершенно забыли о том, чтобы так же плотно привязать ноги. К тому же я не виновата, что Кристоф так безалаберно сел передо мной. В удар я вложила все свои силы, которые оставались еще и которые могли преодолеть сопротивление тех веревок, что еще сжимали меня. К тому же, наука злодеям — снимайте с женщин туфли, особенно на шпильках.
— Подавись, подонок, — прошипела я, с нескрываемым удовольствием глядя как мой мучитель поднимается с пола, а на лице у него красуется красивое воспоминание о нежном поцелуе с бетоном. Моя очередь ликовать.

Достаточно видеть только спину, чтобы понять, насколько задело его, как глубоко обида войдет в сердце. Оно так всегда — чем выше поднимаешься, чем ближе ты к небесам, к вершинам, тем больнее и проще упасть. Даже верхние этажи каменных небоскребов покачиваются, хоть и на пару сантиметров, на всех буйных ветрах. А подтолкнуть такую скользкую гадину, как Айзек, под силу даже слабому ветерку. Мне впервые за это время стало как-то по-злобному радостно, а красные дорожки на его лице вообще можно было воспринимать как неслабую победу, равную своим лучшим битвам. Но и вполне ясно, что возмездие от оскорбленного мужчины не стоит ждать долго. Неизвестно еще, что страшнее: посягнуть на гордость мужскую и женскую. Представители сильного пола, выросшие в атмосфере главенства мужчины, воспринимают гораздо острее любые попытки поставить под сомнения свою силу и власть, а я, связанная пленница, которая должна вести себя исключительно покладисто, дабы избежать сценария «иначе...», только что не просто подставила мощь здешнего начальства и лидера, но и наглядно это показала.
Удар у него был поставлен, стоит признать, потрясающе — другого от выпускников Академии Щ.И.Т.а с оперативным профилем и не ждешь, сама же так умела. Только вот если его тактика заключалась в том, чтобы силой вытряхнуть из меня все мои тайны, так бережно хранимые, то это было последнее, что на меня подействует. Как будто у меня нет женской гордости, чести агента и сотен клятв и обещаний, которые нарушить для меня равноценно грехопадению Адама и Евы? С этого момента я твердо решила не проронить больше ни слова, может хотя бы так до него дойдет, что избиение — совсем не ключ ко мне. А после того, как его рука сжала мне горло, я еще раз убедилась в том, что с такими подонками и заговаривать не нужно.
Может, мне бы пришла еще какая-нибудь, например, как поскорее выбраться или дать о себе знать, однако первобытные и дикие инстинкты, вроде даже незаслуженно забытого инстинкта самосохранения, решили иначе. Мой мир резко свелся к одному единственному желанию — сделать еще один вдох. Когда, наконец, Айзек оставил меня в покое, вместо воздуха я вдохнула собственную кровь, что было для меня очень «приятной» неожиданностью, я еще раз в мыслях прокляла собственную неосторожность и чертову ГИДРУ. Но молчать я решила до конца — и пусть только Богу будет ведомо, что еще придет на ум этому психопату. Плюнуть ему в лицо я еще всегда успею. Хотя я уже начала уставать от всех его попыток выведать у меня хоть что-то — сердце так и хотело разорваться на кусочки, а дышать было несколько тяжеловато — хорошо хоть, что ребра еще не ломал...

Самое трудное сейчас — стать глухой и спелой, чтобы даже не реагировать на слова Айзека. Когда не можешь уйти от его громких, настойчивых слов, то они лезут в уши, а глухой, даже демонический голос начинает повторять их, сводя с ума. А для того, чтобы не читать по губам, нужно просто его не видеть. А лучше вообще не видеть ничего вокруг, дабы лишний раз не задумываться о том, насколько это глубоко и как велики шансы найти здесь лазейку. Хотя бы для того, чтобы не разочароваться в один прекрасный момент, что шансов на самом деле никаких нет и похоронят тебя здесь, как фараонов. Аукционом невиданной щедрости от моего мучителя будет исход, по плану которого меня не вмуруют в эту самую бетонную стенку. Но если все сложится не так радужно, то пусть вмуруют хотя бы не живой...
Но, честное слово, клянусь, мне было не по себе от этих горящих серых глаз. Я люблю хоть немного планировать, представлять дальнейшие события чтобы в случае чего быть на шаг впереди. И это мой первый случай, когда я не знаю, что ждет меня далее, не имею при себе даже крошечных ниточек. Смею надеяться, что этот случай не последний... а то как-то неловко выйдет — может мне вполне придется по душе неведение, а все так некстати оборвется и закончится. Хотя, судя по многочисленным именам на Стенах Памяти, у большинства все именно так и заканчивается — очень некстати.
Не знаю доподлинно, может ли человеческий удар сломать ребра, но этот удар был гораздо неприятнее предыдущего. К тому же, и боль не спешила так быстро исчезать. Либо же это просто так отдавало от пощечин и постепенно раздираемых в кровь запястий? Да и с каждым разом становилось все тяжелее сжимать зубы — тело упрямилось, не желая держать в себе эту боль, а я упрямо не хотела радовать такого подонка криком, даже зная, что от этого становится легче. Или должно становиться.
Отгоняя лишние размышления прочь, я постаралась вспомнить хоть что-то, что способно было меня отвлечь. Взять, скажем, первый сбор Мстителей после смерти Колсона и заляпанные кровью карточки... тут я мотнула головой, потому как вновь возвращалась к своему кашлю, к отвратительно металлическому вкусу своей же крови. Нет, лучше уж тогда ничего не вспоминать, от этого еще гаже. Я покрепче сжала зубы и снова опустила голову, дабы не видеть фон Кристофа. Зверь внутри него уже терял терпение, и это сквозило через резкие, дерганные движения. Хорошо, Старк, я беру свои слова обратно — Щ.И.Т. действительно делал из людей машины для убийств.